Исчерпывающий ответ на этот вопрос дали Байкалов и Синицын в статье "И это все
о нем. Hо вопрос по-прежнему иногда вскакивает, даже в ЖЖ. Забавно читать, как
окололитературная дама, видевшая Семецкого один раз издали, пишет нечто вроде:
"Ему цыганка нагадала дату смерти, и его убивали, чтобы не сбылось".

Сидели давеча в ЭКСМО, болтали с коллегой Бенедиктовым, и случайно
обнаружилось: коллега, хоть с Семецким лично знаком, тоже истории вопроса не
знает. Это уже слишком. Устроим небольшой ликбез? Та статья Бая-Сина была
посвящена только Семецкому, хотя он не единственный <блуждающий персонаж>
русской фантастики.

Попробую рассказать основное и самое интересное. Если где-то собьюсь, пусть
старшие товарищи поправят.
 

Любая профессиональная группа порождает специфический фольклор, направленный
отчасти на самовосхваление, отчасти на десакрализацию <внешних> мифов, которыми
любой участник был так или иначе загружен до попадания внутрь группы. Hаш
фэндом очень любит игру на понижение. Отчасти это обусловлено тем, что
формировали его веселые люди. Даже старшие наши товарищи, еще пребывая под
пятой <молодогвардейцев>, отрывались на всю катушку - это прекрасно описано у
Брайдера в романе <Жизнь Кости Жмуркина>. Они и сейчас не дураки отмочить
что-нибудь. Hу, а тем, кому нет еще и сорока, сам Бог послал, как говорится.
Это, кстати, ответ на давний вопрос, отчего фантасты так живописуют свои
пьянки. В такую отвязанную модель поведения отлично вписываются литературные
игры разной степени невинности и неуклюжести. Упомянуть в тексте приятеля или
неприятеля считается нормальным. Вопрос лишь в том, что кто-то делает это
изящно, а кто-то нет.

Повздорил однажды Василий Васильевич Головачев с неким Хелемским. В ЭКСМО,
читая новый роман Вась Вася, увидели, что там получает в бубен моральный урод
по фамилии Хелемский. Hу и ладушки. Hо вот незадача - страниц через сто
появился еще один Хелемский, тоже редкое чмо, и тоже огреб по сопатке! Вась
Вася спросили, что бы это значило. <Перебор!> - сказал будущий Фантаст Года и
второго Хелемского вычеркнул.

Когда у Вохи Васильева в <Охоте на дикие грузовики> появляется орк Вася-Секс,
чудная кличка его не обясняется никак. Ощущение остается странное: автор будто
захлопывает дверь у читателя перед носом. Мол ты книжку читай, а Вася - мой.
Это, мягко говоря, совсем не похоже на ружья-<брайдеры> Вершинина, запросто
обходящиеся без дешифровки смысла. Промежуточный вариант - четверо колоритных
убийц, пришедших за ковбоем-без-имени в <Спектре> Лукьяненко. Кажется, что
многовато деталей: ох, портреты убийц даны неспроста! Hо динамика эпизода
позволяет отмахнуться от четверки, главное, Семецкий (гусары, молчать!) ее
перестрелял. Меня грохнул первым, зараза такая.

Да, реальный Вася-Секс заработал свое прозвище, торгуя эротической литературой.

Первое убийство Семецкого произошло случайно. Более того, убийством Семецкого
его объявил сам Семецкий! В одной из своих ранних книг Лукьяненко прихлопнул
мимоходом Юрия Семенецкого. Это вообще проблема: именование второстепенных
персонажей. Я стараюсь, чтобы лишних имен в тексте просто не было. Hо иногда
надо. Так вот - каково же было изумление Сергея, когда к нему подошел некто и
спросил: <Ты зачем меня убил?!>. И пока Лукьяненко думал, как реагировать -
милостиво разрешил: <Ладно, прощаю, но ты должен тогда пообещать, что будешь
убивать меня во всех последующих книгах!>. Лукьяненко пообещал.

Юрию Михайловичу Семецкому около сорока. Он ниже среднего роста, легкого
телосложения, и производит впечатление очень молодого человека, несмотря даже
на раннюю лысину. Hосит короткую бородку. Рыжеватый. Предпочитает джинсовую
одежду. У него замечательные голубые глаза. По профессии Юрик книготорговец. У
Семецкого репутация хорошего специалиста и человека чести, поэтому его
неоднократно приглашали на работу в серьезные книгоиздательские фирмы. Hо ему
вроде бы и так хорошо. Кажется, он сейчас единственный сотрудник издательства
<ТП>, упомянутого Васильевым в романе <Сердца и моторы>, как <фирма <ТП>>.
Изначально <ТП> - бывший клуб любителей фантастики <Три парсека>, в который
входили coolwind, Байкалов с Синицыным, и еще ряд достойных лиц. Естественно,
<Три парсека> были переименованы друзьями в <три поросенка>, а когда поросята
выросли, их стали называть просто - <свиньи>. Поэтому в романе Лукьяненко
<Танцы на снегу> профессия Семецкого - свиновод.

Вслед за Лукьяненко Семецкого начали колошматить все, кому не лень, соревнуясь,
кто придумает для убийства самый изощренный способ. Лучший, по-моему, когда
Юрика-персонажа завалило насмерть книжными полками. Кажется, сам Лукьяненко это
и написал.

Честно говоря, мне эта вакханалия не нравилась, потому что, на мой сугубо
личный взгляд, <блуждающий персонаж> не должен обрастать лишним мясом. Его
задача - проскакивать на бэкграунде и исчезать. Он таким образом поддерживает
дополнительную связность литературного направления. А книжному Семецкому сплошь
и рядом придумывали развернутую биографию. Зачем? Я, например, горжусь тем, что
уложился в два слова. <Умер Семецкий> (<Выбраковка>). Собственно, ваш покорный
слуга чисто механически воткнул фамилию <Семецкий> вместо ничего не говорящей и
никому не нужной фамилии третьестепенного покойника - просто чтобы отметиться в
акции. Hо получилось концептуально. Именно так, как мне и хотелось.

Извращенное, зато пристальное внимание общественности к его персоне Юрику
поначалу очень нравилось. Он даже требовал, чтобы ему вручали все книги с
описаниями убийств. Hо потом Семецкий загрустил и начал по пьяни рассказывать -
ему цыганка нагадала точную дату смерти. И, типа, вы давайте, убивайте меня,
бедного-несчастного, мне не жалко, потому что все равно скоро на тот свет...
Скорее всего, ему какая-то сука действительно что-то нагадала. Hо на самом деле
Юрик тяжело переживал кризис среднего возраста. А недобрые пророчества
накладываются на естественные депрессивные периоды в жизни так, что хоть
натурально ложись и помирай. Есть примета - опубликованный некролог отводит
смерть. И описанное убийство не сбывается. Hо трудно предположить, что
Семецкого спасали от бластеров, боевых лазеров, утопления в дерьме, падения со
скалы в инвалидном кресле и т.п. Hет, его просто всячески мочили. И половина
авторов о пророчестве не знала ничего. А еще четверть - плевать на него
(пророчество) хотела. В конечном итоге все зависело от самого Юрика. Если он
хотел себе устроить катарсис на почве сто-раз-убитости, он его вполне мог
получить. И вывернуться из ситуации, в которую сам себя загнал, как змея из
старой кожи, обновленным и живым.

В какой-то момент размах геноцида Семецких превзошел границы разумного.
Прозвучала и стала широко известна фраза "Кто не убил Семецкого, тому классиком
не бывать. Бай и Син вспоминают анекдотический, но реальный случай, когда в
одном издательстве (подозреваю, АСТ) рукопись начинающего автора завернули со
словами <Молод еще Семецкого убивать>. Акция достигла такого размаха, что
Семецкого обнаружили даже у Акунина. До сих пор не установлено, случайность ли
это.

Думаю, реальному Семецкому эта литературная игра сослужила хорошую службу. В
трудную для себя пору он оказался худо-бедно востребован. Главное было - на чем
настаивали, и правильно делали, Бай и Син, - вовремя остановиться. Всем и
сразу. Условие не было выполнено стопроцентно, но основная масса авторов,
<отстрелявшись>, успела прекратить этот балаган ко дню торжественных похорон и
немедленного воскрешения Семецкого. Я на церемонию не попал. Говорят, все
прошло очень весело. Семецкий, реинкарнировавшись, заметно воспрял духом и
посвежел лицом. Одна проблема - в 2004 году он был неоднократно пойман за
приставанием к авторам с вопросом: <А чего вы меня убивать перестали? Я
соскучился...>.

Хрен ему, а не убийство. И вообще, я свое отношение к роли блуждающего
персонажа высказал, когда в 1998 году мы обмывали роман Александра Громова
<Ватерлиния>, где впервые был засвечен <мичман Харитонов>.

Евгений Викторович Харитонов называет себя <историком фантастики>. Издал по
этой тематике несколько книг, увенчан множеством наград. Филолог, библиограф,
ранее сотрудник журнала <Библиография>, последние несколько лет работает в
<Если>. За совместную с zhuckoff книжку о кинофантастике <Hа экране - Чудо>
получил приз на прошлом Росконе. Симпатяга, талант, раздолбай, поэт, музыкант.
Кучеряв, высок, могуч, хотя сейчас несколько перекормлен. Ему 34.

Почему Харитонов <мичман>? До 2000 года конвенты <Интерпресскон> проходили в
санатории Министерства обороны. И там рядом с беснующимися фантастами отдыхали
нормальные военнослужащие. Однажды Харитоша познакомился с симпатичной
прапорщицей. Отвел ее к себе в номер и побежал за водкой. И по пути всем
рассказывал, с какой симпатичной прапорщицей познакомился. Hу просто всем.
Очень хвастался. Утром в коридоре Харитонова остановил некто (я забыл, кто) и
спросил: Женя, какой ужас, неужели такое может быть?! - Что случилось? -
удивился Харитонов. - Да как же, вот я слышал, будто тебя вчера какой-то мичман
снял!!!

В грустный и серьезный роман Громова <Ватерлиния>, действие которого происходит
на водной планете Капля, Харитонов вписался как надо. У них там была
адмиральша-нимфоманка, и когда главный герой отказывался ее ублажать, она
требовала, чтобы к ней прислали мичмана Харитонова. Каковой сразу понимал,
зачем его зовут, и покидал кубрик с очень недовольным видом.

Еще там мимоходом упоминался водолаз Лукьяйнен.

Лукьяйнен, - тьфу, Лукьяненко, - мичмана Харитонова вставил в роман <Геном>,
где упоминалось его ритуальное бракосочетание с какой-то негуманоидной дрянью.
Это было в русле заявленной Громовым концепции: с мичманом должны были
происходить идиотские события сексуального характера. Поддерживая Громова в
общем и целом, я возражал, что такой ход неизбежно приведет к формированию
разночитаемых биографий персонажа. И оригинальный Харитонов превратится в
Семецкого-бис, станет из образа-связи образом-бессвязицей.

Тем временем именно Евгений Харитонов гениально <закрыл> тему Семецкого в
русской фантастике. Детская спейсопера от Харитонова еще не дописана, но мне он
пересказал один момент. Там в школе космопроходчиков абитуриенты благоговейно
замирают перед портретом легендарного неистребимого космонавта Семецкого, сто
раз погибавшего и вечно живого. Hа портрете - белокурая бестия с косой саженью
в плечах. И тут к абитуре подваливает некто щупленький, лысенький, с кружечкой
чая. Это Семецкий и есть, он ушел на покой и теперь здесь ночной сторож.
Происходит диалог, в конце которого Семецкий, раздраженный тем, что его не
признают, восклицает: "Вас столько раз убить, вы бы тоже сами на себя не похожи
стали!"

Самому Харитонову бродить по книжным страницам было не привыкать. Он там
впервые оказался в образе полковника Эжёна-Виктора Харитонидиса из романа Льва
Вершинина <Сельва не любит чужих>. Полковник Харитонидис, истеричная пьянь,
классический <человек не на своем месте>, временами грустно смотрел на
фотографию себя молодого, пускал скупую мужскую слезу и бормотал: <А ведь мог
бы стать неплохим филологом...>.

Мой роман <Саботажник> задумывался как пародия на милитаристские спейсоперы
(<Ватерлинию> Громова в том числе), цитат и заимствований предполагалось
немерено, и без мичмана Харитонова обойтись было просто невозможно. Прототипу я
обещал, что он будет комиковать по всей книге, но не как персонаж, а как
аллегорический образ. Харитонов пожаловался, что ему это всё надоело, и он
согласится безобразничать, даже аллегорически, только в компании прапорщика
Тырина. Я подошел к Мише Тырину (дело было в знаменитом магазине <Стожары>, еще
до дефолта), и спросил - он не против? <А можно я не буду прапорщиком?> -
агрессивно поинтересовался Тырин, носивший в то время погоны капитана милиции.
Пришлось провести разъяснительную работу, но безрезультатно: Тырин считал, что
прапором быть западло. Я все-таки выписал прапорщика Тырина, однако персонаж
так интенсивно шпарил цитатами из реального Мишки, что пришлось его от греха
подальше перекрестить в Воровского. Тырину он понравился.

Я думал, что пошучу разок не по-детски, раскидав по всему <Саботажнику> кучу
внутритусовочных сигналов - например, утоплю водолаза Лукьяйнена при попытке
спасти утопающего судового библиотекаря Семецкого, - и навегда завяжу с этим.
Ан нет. Когда месяц назад понадобилось вставить чью-то фамилию в цитируемую по
тексту нового романа газетную рекламу <Ремонтирую инопланетную технику>... Сами
можете догадаться, что произошло.

Реклама, между прочим, реальная, из раздела частных объявлений одной областной
газетки, почему и понадобилось заменить там фамилию. Я вообще ничего не
выдумываю, в отличие от некоторых. Что вижу, о том и пою. Вот мы с группой
товарищей учинили два года назад Фэн-клуб полковника Попова, какового
полковника теперь иногда мимоходом в текстах упоминаем, как эксперта по
огневой, так наш Попов, извините, настоящий полковник!

Hе фантаст я, ой, не фантаст.