Позавчера в лазарете умер Семецкий, самый тяжелый из наших раненых. Его не было смысла грузить на "Магдалену": пробитая стальной стрелой грудь, сожженная огнеметом спина - с такими повреждениями долго не живут. Перед смертью он пришел в сознание и, отодвинув принесенную заботливыми друзьями банку икры, попросил позвать меня. "Ведь я человек? - спросил он, и на губах его запузырилась кровь. - Скажи, Тим, я не эксмен?" "Ты хомбре, - ответил я ему, вспомнив вычитанное где-то слово. - Человечище". Он улыбнулся и покачал головой: "Беда... Нет, хочу быть просто человеком..."